Практика работы с одарёнными детьми /Сочинение-анализ поэтического произведения при подготовке к олимпиаде по литературе
Автор: Чупракова Татьяна Александровна
Организация: МБОУ СОШ № 62
Населенный пункт: Чувашская Республика, г. Чебоксары
Одну простую сказку,
А, может, и не сказку,
А, может, не простую,
Хотим мы рассказать…
Небольшая пятиэтажка с чердачной крышей. Уютный городской двор с деревянными скамейками-лавочками, терпеливо ждущими у подъездов завсегдатаев вечерних посиделок. Потухшие к наступлению раннего утра фонарные столбы. Липы, а кое-где каштаны, чьи гроздья как-то невероятно «свешиваются вниз», цветут вовсе. Пора жёлтых одуванчиков и свежей весенней зелени наступила!
Насколько всё узнаваемо для каждого выходца того постсоветского пространства, которое создано в стихотворении Александра Левина «Тридцать первого числа»! И настолько же непривычно, нетрадиционно для выросшего на классической поэзии бывшего советского школьника.
Работая в стиле постмодерна, Александр Левин обращается к проблемам онтологического порядка и задумывается о принципах бытия, несмотря на кажущуюся хаотичность содержания.
Справиться с ней помогает чётко выраженный хронотоп: о наступлении утра сигналит метафора «в небе лампа расцвела». И это именно весеннее утро, когда всё зеленеет и расцветает, утро жизни, судьбы целого поколения, к которому причисляет себя и лирический герой, анафорой трижды закрепляя своё единение с «мы», и читатель, ностальгически представляет свои походы «в третий – пятый магазин» то за картошкой, то за батоном…
Его действия, выраженные в синтаксически параллельных конструкциях «Мы носили…/ Мы меняли…/ Мы смотрели..», носят регулярный характер благодаря несовершенному виду использованных глаголов. Создается впечатление о ежедневном массовом блуждании «паломников» по магазинам в пору продовольственного дефицита. Благодаря использованию автологии (сумка-деньги-картошка-батон–молоко), автор демонстрирует, насколько ограниченны были «наши» потребности.
С приходом «леты красной» (постоянный фольклорный эпитет грамматически подтянут к категории женского рода, который традиционно закреплён за русскими наименованиями времен года: зима, весна, осень) активизируются «мультяшные» персонажи: и «пудель белая» (сравни: лебедь белая (у Пушкина)), и «серый ворон» (ворон-то, напротив, должен быть чёрный), «воробей с червяком» и «нервный кот», завсегдатай дворовых помоек, и кошка, «полная котят»… Налицо реминисценции на стихи Сергея Михалкова и Агнии Барто («А что у вас?»: А у нас сегодня кошка / Родила вчера котят). Образ вечно беременной к весне кошки в данном случае очень символичен – это пора зрелости человека, способности не только к деторождению, но и к осознанию своего места в мире: «Жизнь веселая была». Но далее автор иронично добавляет: «Даже музыка играла». И все эти «трали-вали» и «мульти-пульти» явились полной фальсификацией пластилинового государства счастливых граждан (ср: «Пластилиновая ворона»).
В «полыселой голове» радостно отзывалась мысль, что «молока» мы все-таки «купили»; и, тщетно силясь разглядеть в «минусовые очки» то светлое будущее, к которому стремились, грустно осознавали, что, видимо, не ещё.
В последней строфе произведения наступает время «пожинать плоды» прошлого. Образ мандельштамовской ласточки («Когда Психея – жизнь спускается к теням/ В полупрозрачный лес, вослед за Персфоной,-/ Слепая ласточка бросается к ногам/ С стигийской нежностью и веткою зеленой»), вестницы неизбежной смерти, возник не случайно. В наступившей ночи тихая волна Леты уже смывает следы прошлого.
Так в линейной композиции произведения Левина от раннего утра (весны) жизни до ночи (заката) представлена судьба целого поколения. Каждая смысловая часть – это очередной этап жизни человека, неизбежно заканчивающейся: апокалипсический рефрен «тридцать первого числа» - это напоминание о пределе и неминуемом конце.
Символом смерти выступает в произведении и «асфоделевый мёд», напиток, изготавливаемый из легендарного асфоделя (растения из семейства лилейных), цветущего на лугу Аида, где и была похищена Персефона, пожелавшая сорвать благоухающий цветок.
Сквозным художественным образом в произведении можно считать «молоко», в поисках которого отправляется лирический герой, как Ясон за золотым руном. С одной стороны, Молоко как живительный для всех млекопитающих напиток (антитеза к «асфоделевому мёду»), в поэтическом же контексте может означать символ мещанского благополучия и в то же время нетребовательности и ограниченности вкусов лишённого выбора поколения людей, за которых «сверху» решали, чему учить, что слушать и смотреть, где жить и работать. Эпитет «порошковое» (молоко) символизирует пустоту и призрачность идеалов, подмявших под себя культурно-нравственный опыт народа. «Картонные коробки» - такие узнаваемые мелочи быта – знак шаткого (временного) благополучия.
Техника пастиш, состоящая в комбинировании элементов разных стилей и произведений от детского фольклора, воссозданного по произведениям Э. Успенского, А. Кушнера, Овсея Дриза, А. Барто,.. до стихов Мандельштама («Еще далеко асфоделей/Прозрачно-серая весна…»), позволяющая сочетать разговорно-просторечную лексику («тыща жёлтиков») с развернутыми метафорами («Тягучим черным мёдом солнце плавилось во рту») и имитировать речевые и грамматические ошибки, тем не менее, основывается на пародии.
Не случайно произведение раздроблено и ритмически: стих представляет собой сочетание четырёхстопного и восьмистопного хорея в чередующихся строфах, отсутствует рифма, кроме примитивной глагольной рифмы (была-играла, расцвела-стояла-росла). В основе такого «склеивания» частей произведения лежит мысль о хаотичности и плюрализме переполненного информацией постмодернистского общества. А использованный уже в начале стихотворения оксюморон «Гроздья белые с каштанов грузно свешивались вверх» задаёт тон странности и абсурдности созданной картины мира.
«Сказка –ложь, да в ней намёк!»
Тридцать первого числа
в небе лампа расцвела,
тыщажёлтиков стояла,
а кругом трава росла.
Гроздья белые с каштанов грузно свешивались вверх.
Мы носили нашу сумку в продуктовый магазин,
мы меняли наши деньги на картошку и батон,
мы смотрели, что бывает тридцать первого числа.
Тридцать первого числа
лета красная пришла.
Пудель белая бежала,
мелким хвостиком трясла.
Серый ворон хрипло крякал шерстяною головой
С червяком скакал довольный предпоследний воробей.
Кот мяукал Христа ради, разевая нервный рот,
с ним задумчиво ходила кошка, полная котят.
Тридцать первого числа
жизнь весёлая была,
даже музыка играла
тридцать первого числа.
В третьем-пятом магазине мы купили молока.
Нам играли трали-вали в полыселой голове.
Мы смотрели мульти-пульти в минусовые очки,
и тягучим чёрным мёдом солнце плавилось во рту.
Тридцать первого числа
наша очередь пришла,
чья-то ласточка летела,
Лета красная текла.
А за нею, ближе к ночи, нам отведать довелось
асфоделевого мёда на цветущем берегу,
где стоим мы, прижимая к нашей призрачной груди
две картонные коробки с порошковым молоком.
1994