«Полюбил богатый бедную…» Столкновение социального и нравственного в истории поэтического мотива

Автор: Кадочников Виталий Валерьевич

Организация: МАОУ «Средняя общеобразовательная школа №36»

Населенный пункт: г.Кемерово

Одним из возможных аспектов сравнительно-исторического исследования нравственных понятий является историко-генетическое сравнение, где рассматриваются сходные явления как результат их генетического родства и последующих исторически обусловленных расхождений. Литература как идеологическая настройка, в отличие от языка, более непосредственно отражает последовательные ступени развития общества. Разработка системы вводных и обобщающих уроков ориентирована на формирование культуроведческой компетенции, включающей в себя знания школьников о русской литературе как национальном и культурном феномене, предполагающей осмысление ими общечеловеческих и национально-культурных ценностей, базовых национальных ценностей. Как культурный процесс накапливает, переоценивает художественный опыт, так и данный тип урока должен реализовать внутрипредметную связь через более глубокое переосмысление нравственных ценностей эпох. Вопросы, которые можно рассматривать на вводных и обобщающих уроках:

-Место литературы (чтения) в системе общественных ценностей;

-Понятия «счастье», «семья», «любовь», «долг» и т.д. в системе моральных ценностей эпохи, в художественном сознании различных исторических эпох.

Чем абстрактнее нравственное понятие, тем оно сложнее для осознания, поэтому за основу взяты цитаты произведений.

При ретроспективном анализе нравственных понятий формируется культуроведческая компетенция старших школьников, обобщаются знания о культурном процессе. Формируются умения анализировать, сравнивать, обобщать полученные знания, способствующие построению в сознании ученика общей культурно-исторической картины, помогают ориентироваться в мире знаний о нравственности.

В 9 классе в начале учебного года предлагается несколько уроков, связанных общей темой – «Традиции в литературе», с сюжетным и проблемным разбором известных учащимся произведений. После семинара «Человек в литературе» предлагаю урок, где ведущий мотив – препятствие в любви, социальное неравенство влюблённых. Важна последовательная подача материала, соответствующая последовательности от произведений древней словесности к направлениям литературного процесса. В течение урока ученики должны понять не только социальное обоснование поступков героев, а их нравственную позицию, а также нравственную оценку автора, общества.

Мифология.

Мотив любви бога (богини) к смертному достаточно популярен в древнегреческой мифологии. Персонифицировав любовь, сделав Эрота её всемогущим воплощением, древние греки, по сути, уравняли богов и людей. От золотых стрел крылатого юноши невозможно укрыться ни на земле, ни на Олимпе. Эрот в древнегреческой мифологии – воплощение всевластной мировой силы. Замечательно мотив о неравной любви звучит в мифе об Афродите и Адонисе. Как и любой другой мифологический герой, Адонис – игрушка в руках богов. Зевс, Персефона, Артемида – многие боги распоряжаются судьбой Адониса. Прекрасный юноша становится спутником Афродиты, ведь и её чувства зависят от прихоти сына. После смерти любимого от дикого кабана богиня горько его оплакивает. Из крови Адониса расцветают розы, из слёз Афродиты – анемоны. Её мольбами юноша возвращён из Аида, но оставаться на земле он может только весной и летом. Имя Адониса в переводе с финикийского означает «господин, владыка». Оставаясь смертным, он становится господином чувств прекрасной богини. Звучит её плач в адонических стихах древних поэтов. «Умер Адоний». В мифе важна, прежде всего, священная часть, поэтому в мифе об Адонисе прослеживаются растительные функции божества. Зуб, клык вепря – зооморфное олицетворение зимы. Смерть и возрождение Адониса связаны с периодическим умиранием и возрождением природы. Культ Адониса существовал во многих странах древнего мира (миф заимствован древними греками у финикян, финикянами у вавилонян) и включал в себя обязательное оплакивание его смерти женщинами, а затем ликование при его воскрешении [4]. В мифологическом сознании древних любые события, в которые вовлечены боги и герои, говорят о неизменном круговращении мировой жизни. С другой стороны морганатический брак был одним из путей от хаоса к мировому порядку. От брака бога и смертного рождались герои и цари. В мифе подчёркивается их божественное происхождение. Персей, Геракл, Одиссей и т.д. – дети или потомки верховного бога Зевса, их судьба предопределена. С позиции современного читателя многие поступки мифологических героев не являются образцовыми, подчас даже аморальны. Но нужно помнить, что главным предметом нравственно-этических размышлений древнегреческой мифологии является положение человека в быстро изменяющемся мире. Герой призван выполнять волю олимпийцев на земле, упорядочивая жизнь и внося в неё справедливость, меру, законы, вопреки древней стихийности и дисгармоничности.

Фольклор.

В фольклоре наиболее близкой к мифологическому мышлению жанровой формой, отражающей мотив неравного брака, является волшебная сказка. Отчётливая сюжетная связь с мифом очевидна в универсально распространённой оппозиции волшебной сказки «низкий» - «высокий», причём чаще «высокое» происхождение имеет социальные формы (царевич). На уроке мы рассматриваем несколько русских волшебных сказок, выдвигающих различные варианты чудесного выхода из данной социальной коллизии.

В архаических сказках женитьба иногда выступает как средство достижения хозяйственных успехов, магических предметом. В сказке изымается особо священная часть мифа, усиливается внимание к семейным отношениям, сказочный герой не имеет изначально магических сил, которыми по своей природе обладает герой мифологический. Поэтому сказочный герой может достичь намеченной цели за счёт брака с чудесным помощником, с чудесным «тотемным» существом, временно сбрасывающим чудесную оболочку. Зооморфность избранника (лягушка, уточка, горлица) делает его «низким» в глазах не только других людей. Сам герой женится только для соблюдения поставленных волшебным помощником условий или достижения личной выгоды («я тебе пригожусь»). Более поздняя народная идеализация личных качеств героя просматривается при поиске жены, покинувшей или украденной злодеем из иного мира из-за нарушения героем какого-либо запрета. Именно моральность поступков героев, его бескорыстие, находчивость, терпеливость, жалость приводит к успешному завершению дела.

В классической волшебной сказке, как правило, женитьба на царевне и получение «полцарства в придачу» являются счастливым финалом. Разрешение социального противоречия при женитьбе героя в финале имеет два варианта. Иногда герой нередко сознательно скрывается под маской «низкого» и лишь в финале обнаруживает своё действительное происхождение, т. е. и жених, и невеста имеют высокое социальное происхождение. Герой достигает семейного счастья и попутно наказывает злодея-антагониста, покусившегося на его добро или невесту. Волшебные силы могут помогать герою, действовать вместо него, но в правильном поведении всегда проявляется добрая воля героя, за что он и оказывается награждён.

Зачастую демифологизация героя в классической волшебной сказке дополняется нарочитым выдвижением его в качестве «не подающего надежд», социально обездоленного, гонимого и униженного представителями семьи. Это Золушка в европейской сказке, Иванушка-дурачок в русской («Сивка-бурка», «По щучьему веленью»). Личное счастье достигается именно на фоне социальном, чудесным выходом для героя из социального противоречия становится брак «низкого» героя с царевной («низкой» героини с царевичем). Царевна становится наградой за удаль и смекалку. Но прежде чем получить руку царевны и вместе с ней престол, герой подвергается испытанию. Разрешение трудных задач показывает, что он управляет солнцем, громом, холодом и жарой, может создать урожай, т.е. показывает способность управлять природой (отклики мифологии в сказках «Семь Семионов», «Василиса Премудрая» и т.д.). Кроме линии мифического предания в сказочном сюжете, по словам В.Я.Проппа, отображено «явление вполне историческое» [7, с. 298]. Сказка отражает переход власти от тестя к зятю через дочь, борьбу за престол между героем и старым царём. В индивидуальном благополучии, в его превращении из «низкого» героя в престолонаследника народ воплощает мечту о добром и справедливом царе.

Древнерусская литература. «Повесть о Петре и Февронии Муромских» Ермолай-Еразма.

Совершенно новое нравственное наполнение мотив приобретает в древнерусской литературе. Повести и мирские сказания 15-16 веков настойчиво внушали правила старательно-благочестивого поведения мирских людей. «Мир, как дом, разделялся мудрецами на мужскую и женскую половины, и общение не рекомендовалось. Это был тупик, который древнерусская литература преодолела, как ни парадоксально, в страшное время Ивана Грозного. Тогда-то на литературной сцене появилась незаметная дева Феврония, которая своими загадками уже привлекала мужчин, а не губила или ужасала их», - пишет А.С.Дёмин в книге «О художественности древнерусской литературы» [2, с. 104].

Патриархальное сознание древнерусского общества не позволяло связи между княгиней и «иваном», поэтому «низким» становится героиня, а не герой. В основу «Повести о Петре и Февронии Муромских» Ермолай-Еразм положил фольклорные рассказы про мудрую деву. В образе Февронии переплетаются агиографические каноны житийной литературы и волшебно-сказочные мотивы. Она сразу исцеляет от болезненных струпьев и язв, неподвластных врачам. В её руках собранные с обеденного стола крошки превращаются в благоухающий фимиам, а голые палки в развесистые лиственные деревья. Но всё это она делает только при помощи чуда, без труда и усилий, оставаясь покойной и малоподвижной. Ещё в 12 веке Кирилл Туровский в притче «Слово о премудрости» в основе нравственности видел скромность и бескорыстие: «Кротость бо есить мати мудрости и разуму и помыслу и всем добрым делам». Таким образом, смирение предстаёт в образе матери, все остальные человеческие добродетели, в том числе и мудрость, являются её детьми, отец же им сам Господь. Кротость Февронии, её смиренный образ приводит к переосмыслению сказочной ценности социального благополучия. Важно не социальное возвышение Февронии, как это было в волшебной сказке, а возвышение Петра к жизни по закону Божию, идеализация героя в его духовности. Примечательно, что чудесное воссоединение в «едином гробу» после смерти князя и княгини перекликается с чудом в западноевропейской легенде о Тристане и Изольде, где могилы героев воссоединяет «благоухающий терновник». Но, несмотря на сходство финалов, западноевропейская средневековая литература предлагает совершенно иное развитие мотива. Интересно, что здесь социальное неравенство влюблённых практически стирается (королева и первый рыцарь), разрыв усиливается мотивом противопоставления любви и долга (рыцарской чести). В контексте артуровских сказаний существует несколько вариантов сюжета о королеве и первом рыцаре. В легенде о Тристане и Изольде порог нарушения долга снижается тем, что герои становятся жертвами любовного напитка. Предметизация причинности возникшего чувства в некоторой степени снимает вину с героев, хотя они и не избегают наказания. Здесь можно отметить следы древнегреческой мифологии, где герои и боги – жертвы золотых стрел Эрота.

В мифологии, фольклоре и средневековой литературе (в России – древнерусская литература) традиционна идеализация героя. Мотив неравного социального положения влюблённых служит для дальнейшего развития сюжета и отражает конкретные исторические явления, в нём нет открытого социального конфликта, поэтому благополучный исход всегда предполагает брак между героями.

Классицизм – сентиментализм – романтизм – реализм…

С развитием художественной письменной литературы мотив обыгрывался разными писателями и в разные эпохи. Каждый раз автор сознательно или бессознательно вкладывал иной смысл, иное видение. Как иронично отметил Шарль Перро д´Арманкуром, впервые в 1697 году литературно обработавший народные сказки и «возымевший дерзость» преподнести их королевскому высочеству, у каждой сказки может быть две морали.

Мораль к «Золушке»:

…Красотки, есть дары нарядов всех ценнее;

Но покорять сердца возможно лишь одним –

Изяществом, любезным даром феи:

Ни шагу без него, но хоть на царство с ним.

Иная мораль:

…Но лучшие дары пребудут бесполезны,

Пока не вздумает на нас поворожить

Хоть кумушка, хоть куманёк любезный…(Пер. Л. Успенского)

В русской литературе, с её постоянно растущим комплексом социального неравенства, мотив использовался не единожды. Девятиклассники уже имеют представление об основных литературных течениях (классицизм – сентиментализм – романтизм – реализм). Поэтому четвёртая часть урока отводится поискам мотива в русской литературе именно в этом порядке.

Любовные коллизии в эпоху русского классицизма имеют периферийный характер. В западноевропейском классицизме П. Корнель создаёт трагедию «Медея», Ж. Расин - «Федру», для русского классицизма любовные перипетии не тема для высоких жанров. В России реформы Петра I способствовали быстрой секуляризации духовной культуры. Также, по словам Н. М. Карамзина, «Пётр ограничил своё преобразование дворянством», «удалив в обычаях дворянство от народа» [9, с. 46]. Литература была ограничена жёсткими рамками, строгим жанровым разграничением, где не было места ни кроткой Февронии, ни сказочному герою, ни герою народной лирической песни.

…Хоть нежности сердечной в любви я не лишён,

Героев славой вечной я боле восхищён…

Строки М.В. Ломоносова («Разговор с Анакреоном») достаточно точно отображают рационалистическую основу русского классицизма. В центре – прославленный герой, государственный деятель; личные, интимные чувства не просто отходят на второй план, им нет места в повествовании высокого жанра. Но даже в эту эпоху социального морализма в комедии Д.И.Фонвизина «Недоросль», мы видим отголосок любовного мотива. Хотя законы классицистической драмы подразумевают сохранение единства действия, т.е. один конфликт, в пьесе художественная разработка конфликта и характеров вышла за рамки комедийной основы, вступила в область сатиры. И Скотинин, и Митрофанушка не прочь стать женихами Софьи, первоначально бесприданницы, а затем богатой наследницы. Мотив подчинён принципу классицистической комедии – высмеять общественные пороки, носителями которых становятся отрицательные герои.

На смену рассудочному классицизму как компенсация недостающих для литературы чувств приходит эпоха сентиментализма. «Ты хочешь быть автором, - пишет Н.М.Карамзин, - читай историю несчастий рода человеческого – и если сердце твоё не обольётся кровью, оставь перо….» «Доброе, нежное сердце», а не рассудок и «проницательный разум» отличает истинного писателя. Авторы вновь возвращаются к знакомому мотиву, в нём видят источник высвобождения и совершенствования «естественных» чувств, открывая богатый духовный мир простолюдина. Вершина сентиментализма в России – повесть «Бедная Лиза» Н.М.Карамзина. И хотя культ врождённой нравственной чистоты, неиспорченности и простоты приходит в русскую литературу под влиянием западных авторов (Л.Стерн, С.Ричардсон, Ж.-Ж.Руссо), впервые русский читатель открывает, что «и крестьянки любить умеют». Нельзя утверждать, что именно социальное неравенство героев является основной причиной трагической развязки. «Верность жизненной правде заставила Карамзина выбрать наиболее правдоподобную развязку», - категорично замечает П.А.Орлов («Русский сентиментализм») [5, с. 237].. В действительности же развязка произведения более соответствует традициям самого сентиментализма, чем «жизненной правде». Как отмечает В.В.Гиппиус, повествовательная и драматургическая традиция «мещанской драмы» сложилась и развивалась «в общеевропейском масштабе», она отражена в драмах Бомарше, Лессинга, Шиллера [6, с. 121].. «Бедная Лиза» предназначалась читателю той эпохи, чувствительному и сентиментальному. И ландыши в руках героини, символ чистоты и невинности, станут символом простоты и естественности, наивности и одухотворённости бедной Лизы. Автор жалеет героиню, совершившую самоубийство. (Сравним: русалка-утопленница в романтической повести 1821 года Н.В.Гоголя «Майская ночь, или Утопленница» вызывает щемящее чувство жалости у Левко). Страшный поступок показывает не греховность героини, а разрушительную силу бездуховного мира богатства, высшего света, откуда появляется Эраст. Но в оценке автором героя нет прямолинейности классицистической литературы. Мы видим зарождение конфликта в душе героя, также не смогшего справиться со своими чувствами. (А через 40 с лишним лет в литературу войдёт «герой времени» Печорин, мимолётно, от скуки погубивший дикарку Бэлу).

Обращаясь к литературе романтизма и реализма, ученики находят мотив в известных произведениях А.С.Пушкина. Он появляется и в романтических поэмах, и в «Сказке о царе Салтане», и в богатой на литературные аллюзии повести «Дубровский», и в «Станционном смотрителе». И каждый раз он звучит по-новому, показывая не только внутренний мир литературного героя, но и эволюцию творческого сознания поэта.

Герой эпохи романтизма – личность исключительная (опять же), но необыкновенное в человеке показывается уже через проблему человеческих страстей. Герой вступает в открытый конфликт с обществом и ищет свой путь вне его. Неукротимость страстей героя становится главной движущей силой в развитии сюжета поэмы «Цыганы» А.С.Пушкина. «Пушкинский романтизм, - пишет Н.В. Фридман, - был проникнут духом яркого вольнодумия и противоречия общепринятым взглядам на природу и нормы поведения человека» [10, с. 237]. Алеко находит свою свободу в цыганском таборе, мотив неравной любви переплетается с проблемой столкновения европейской и «первобытной» культур. Для романтиков было характерно придавать своим произведениям конкретно-национальный колорит, и Пушкин показывает на его фоне столкновение двух начал, воплощённых в Алеко и в цыганах. Здесь уже нет идиллического мотива взаимного счастья в скромной бедности и уединении, неожиданное появление героя приносит с собой страсти покинутого им мира. Страсти героя – источник катастрофы, и Земфира погибает от руки Алеко. «Ты для себя лишь хочешь воли», - говорит об Алеко старый цыган. Но неодолимость страстей показана и через характер героини, которая является воплощением «земной» любви. Земфира своей непостоянностью подобна переменчивой природе, её чувства сравниваются с постоянно изменяющейся луною. В задачи романтического произведения не ставится чёткая моральная оценка поступков героя, и, изображая представителя современного ему поколения, Пушкин сочувствует ему. Противоречие не разрешается, финал поэмы подчеркивает трагическую безысходность в судьбе героя, его постоянное изгнание.

Реализм открывает принципиально новый взгляд на социальную и моральную стороны мотива. В «Повестях Белкина» А.С. Пушкин обращается к теме социального неравенства влюблённых дважды: в «Станционном смотрителе» и в «Барышне-крестьянке». В цикле эти повести помещены рядом, они были написаны практически в одно время (14 и 20 сентября 1830г.). И хотя трактовки любовного мотива можно назвать разнозначными и даже противоположными, автор реализует ведущие принципы реализма, сложившиеся в 19-20 вв.: воспроизведение типичных характеров, конфликтов, ситуаций при полноте их художественной индивидуализации, реалистическая интерпретация картины мира, жизни общества через частную жизнь частного человека. Особая система рассказчиков подчёркивает её субъективно окрашенное восприятие. Безусловно, А.С.Пушкин не ограничивается рамками одного литературного мотива, множество многозначительных литературных ассоциаций объединяются в повествование о «средних» людях и о событиях частной их жизни.

В «Станционном смотрителе» А.С. Пушкин, проницательно уловив связь мотива неравной любви с библейской притчей о блудном сыне, описывает страдания «маленького» человека как трагедию социальную, и подробности любовной коллизии оказываются не существенными. Как отмечает В.В.Гиппиус, «… на Вырине, а не на Дуне сосредоточено внимание автора» [6, с. 122]. О «сущем мученике четырнадцатого класса» Белкин узнаёт от титулярного советника А.Г.Н. Умудрённый жизненным опытом рассказчик вспоминает о первом посещении станции, оживлённом для него присутствием «маленькой кокетки». Он, как и все проезжающие, очарован её простотой и красотой. Но только он впоследствии увидел в истории Дуни не любовную интрижку, а трагедию её отца, униженного «общеудобным правилом: чин чина почитай». Исследователь Н.Н. Петрунина, анализируя три встречи смотрителя с Минским, отмечает, что в повести «жизнь и смерть одного человека зависят от нравственного достоинства другого». «В Вырине Минский не угадывает человека, боль старого отца не встречает отзыва в его барской душе»[6, с. 127]. «От смотрителя же скрыты мысли и чувства молодого человека. О ситуации он судит по его поступкам, а ещё – опираясь на свой социальный опыт»[6, с. 128].

Замысел же «Барышни-крестьянки», последней болдинской повести, исключал трагическую развязку. История Лизы Берестовой, рассказанная помещику Белкину девицей К.И.Т., разворачивается Героиня сама воплощает в жизнь, безусловно, знакомый ей по романам любовный мотив. «… самолюбие её было втайне подстрекаемо тёмной романической надеждою увидеть наконец тугиловского помещика у ног дочери прилучинского кузнеца». Подчёркивая «романический» характер поступков своей героини, Пушкин не отступает от своей реалистической концепции при изображении жизни русского провинциального дворянства. Чуть позже, в «Дубровском» прихоти Троекурова, «благородные увеселения русского барина» становятся причиной не просто ссоры двух помещиков. Не вдаваясь в подробности социального конфликта повести, мы можем отметить, что любовная коллизия также отражает мотив неравной любви. Маша, «воспитанная в аристократических предрассудках», только при встрече с Дефоржем-Дубровским впервые увидела, что «храбрость и гордое самолюбие не исключительно принадлежат одному сословию».

20 век.

В литературе 20 века ученики встречали мотив в «Алых парусах» А.Грина. Социальные условности, сословные ограничения для героев ничего не значат, они для тех, кто не умеет мечтать. А.Грин создаёт феерию, где чистота и возвышенность чувств выше любых ограничений. Знакомый мотив превращается в метафору 20 века – «алые паруса» [1, с.7] Образ становится символом, вобравшим в себя культуры и эпохи, в нём соединяются все лучшие мечты о счастье, бескорыстии, доброте и любви. В устах старого Эгля рождается сказка, Грэй в детстве разбивает свою копилку и дарит служанке деньги «от имени Робин Гуда», защитника средневековых простолюдинов, парус – атрибут Фортуны в эпоху античности и Ренессанса, одухотворён мечтой и верой в её исполнение… Перед нами мифотворчество 20 века, преодолевающее бездуховность в людях, превращающее серый мир Каперны в сказку, сказку, созданную самими героями.

Эпилог.

Ученики ещё встретятся с этим мотивом и в этом году и в 10-11 классах. Он отразит горечь утраты несостоявшейся любви в «Асе» И.С.Тургенева и мимолётное «мгновение» жизни в «Тёмных аллеях» И.А.Бунина. В «Леди Макбет Мценского уезда» Н.С. Лескова исчезнет чарующая лёгкость запретной любви. Читатель остаётся со щемящим душу вопросом, что же в основе этого всепоглощающего чувства, порождение оно страстной натуры или больной души? В «Олесе» А.И.Куприна вновь вспыхнет любовь чувственная, удивительная, но обречённая. У поэтов серебряного века мотив звучит неоднократно и неоднозначно: от недосягаемости божественного образа до приниженной физиологии. Его жёстко обыгрывает в рассказе «Аристократка» М.Зощенко…

«Полюбил богатый бедную…» Пусть увидят ученики, что за незатейливой строкой М.Цветаевой, скрыто гораздо больше, чем сказка о маленькой золушке. Рождается герой и гибнет «маленький» человек, восходят на царствие и отрекаются от престола, расцветают розы и увядают ландыши… Своеобразное повествовательное клише в разных исторических условиях звучит по-разному. Писатели интуитивно или сознательно улавливают связь с другими эпохами, используют известные сюжеты, но неожиданный взгляд, неожиданное прочтение, выход за рамки традиционной схемы превращают произведение в шедевр, который читают на протяжении многих веков.

Д/з: Рефераты «"Бродячие" сюжеты в литературе», «Мотив неравного брака в живописи, кино», «"Бродячие" сюжеты в произведениях А.С.Пушкина» и т.д.

 

Литература.

1. Галицких, Е. О. Александр Грин. Уроки творческого воображения [Текст] / Е. О. Галицких // Уроки литературы. - 2002. - №1. – С. 7.
2. Дёмин, А. С. О художественности древнерусской литературы [Текст] / А. С. Дёмин. – М.: Просвещение, 1998. – С.104.
3. Жирмунский, В. М. Фольклор Запада и Востока: Сравнительно-исторические очерки [Текст] / В. М. Жирмунский. – М.: Наука, 2004. – 464 с.
4. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. [Текст] / Под ред. С.А.Токарева. – М.: Просвещение, 1997
5. Орлов, П. А. Русский сентиментализм [Текст] / П. А. Орлов. – М.: Просвещение, 1997. – С. 211.
6. Петрунина, Н. Н. Проза Пушкина (Пути эволюции) [Текст] / Н. Н. Петрунина. – Л.: Наука, - 1987.
7. Пропп, В. Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки [Текст] / В. Я. Пропп. – М., 1970. – С. 298.
8. Ромодановская, Е.К. Предисловие [Текст] / Е. К. Ромодановская // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы. – Новосибирск, - 1995. – С.3.
9. Русская идея: Сборник произведений русских мыслителей [Текст] / Сост. Е. А. Васильев; Предисловие А. В. Гульги. – М.: Айрис-пресс, 2004. – с. 46.
10. Фридман, Н. В. О романтизме Пушкина («Цыганы» в художественной системе южных поэм) [Текст] / Н. В. Фридман // К истории русского романтизма. – М., 1973.

Опубликовано: 20.08.2024