О христианском контексте в романе Ф.М. Достоевского «Идиот»

Автор: Грачева Виктория Павловна

Организация: ОСП «Центр поддержки одаренных детей «Стратегия» ГАУДПО ЛО «ИРО»

Населенный пункт: г. Липецк

Актуальность выбранной темы обеспечивается, в первую очередь, тем подъёмом интереса к христианским мотивам в русской литературе, который, в свою очередь, переживает небывалый ренессанс в меру отнюдь не столь давней смены парадигм, произошедшей в истории России. Сложившееся положение вещей обязует нас по-новому взглянуть на привычные произведения искусства, рассмотреть их с новой оптикой восприятия. Роман "Идиот" в этом контексте является одним из структурно важных предметов анализа в той же мере, в которой он наполнен Евангельскими мотивами.

Прежде всего, в качестве новозаветной аллюзии обыкновенно рассматривается образ Льва Николаевича Мышкина, который на страницах черновиков неоднократно именуется «Князь Христос». Сравнение Мышкина с Христом неизбежно в меру проявления у персонажа сигнатурных характеристик Сына Божьего, однако такое мнение нередко подвергается критике. Так, Т.М. Горичева называет Мышкина «не лекарем, а провокатором, ускорившим всеобщую катастрофу». Л.А. Левина же подмечает, что «стремясь "изобразить положительно прекрасного человека", [Достоевский] в то же время отдавая себе отчёт в том, что "в мире есть только одно положительно прекрасное лицо — Христос <...> Так как Мышкин — заведомо не Христос, он изначально оказался структурно неадекватным самому себе». Ею так же отмечено странное поведение Мышкина по отношению к Настасье Филипповне, отсутствие попыток её наставления на праведный путь в сцене на её именинах. [2, с.62; 6, с.99]

Следует заметить, что обозначенной сцене Настасья Филипповна сама стала объектом греха окружающих и не до конца понятно, чем Мышкин должен был в этой сцене назидать заведомую жертву. Что же до тезиса о том, что «Мышкин — заведомо не Христос», в Новом Завете есть эпизод, в котором к Христу обращается Иоанн со словами, которые, на мой взгляд, являются достойным ответом подобной критике: «Наставник! Мы видели человека, именем твоим изгоняющего бесов, и запретили ему, ибо он не ходит с нами. Иисус сказал ему: не запрещайте, ибо кто не против вас, тот за вас» (Лк. 9:49-50).

Более серьёзную попытку критики Мышкина, как Христа, можно пронаблюдать у В.М. Лурье, который таже рассматривает аутентичность образа Христа и феномен любви в романе "Идиот", однако общей чертой всех критиков остаётся мнение, которое наилучшим образом выражено в словах известного апологета Андрея Кураева: «Он ничего не сделал, этот Богочеловек!..» Подобная линия критики напоминает то, как критике подвергался сам Христос в первые века существования христианства. Противники христианства со времён Цельса, II века нашей эры, нередко используют в аргументации бесполезность Христа. Так, Цельс, рассматривая Христа с позиции человека античного, указывает на «неприличность и бесполезность» появления Бога в лице Иисуса, полагает, что тому следовало быть красивым, сильным, величественным и красноречивым, в то время как ученики Христа таковым его не описывают. Со временем представление об Иисусе, как о непривлекательном лице, исчезли; и, хотя и из окончательной версии романа были убраны ссылки на непривлекательность Мышкина, оставшиеся тяжёлый взгляд и болезненность, тем не менее, позволяют критикам продолжать утверждать, будто из Мышкина Христос не получился. [5, с.110; 7, с.300]

Резюмируя вышесказанное, надо заметить, что никакой образ не может быть истолкован корректно в отрыве от родственной ему знаковой системы. Несомненно, в данном случае Ф.М. Достоевский в качестве таковой задаёт именно христианство, а то самоумаление, самоуничижение, как и личностные проблемы, с ними связанные, в образе Мышкина, в свою очередь, не могут быть поняты вне контекста представлений о самоуничижённости Христа. [4, с.194]

Нет сомнений и в ошибочности мнения о бездеятельности Мышкина. Уже только из подготовительных материалов мы знаем, что Ф.М. Достоевский и не предполагал Мышкину судьбу всеобщего спасителя, но, напротив, того, чья жизнь станет своеобразным звеном в цепи надежды. Таким образом, достижения Мышкина состоят не из великих поступков, а из совокупности людей, претерпевших его влияние. Не вполне корректно было бы так же обвинить Мышкина в непредотвращении предсказанного им же преступления Парфёна Рогожина. Здесь следует заметить, что также и Христу не удалось предотвратить всего, сверх того и сам мир, согласно христианским представлениям, в один момент погибнет от собственных же преступлений.

Следует помнить, что оставаясь в рамках христианской системы представлений, смерть не надлежит воспринимать как самое страшное. Так, не предотвращая смерть Настасьи Филипповны, Мышкин, тем не менее, способствует её духовному воскресению. Не случайны в данном контексте даже сами её имя (Анастасия, т.е. Воскресение) и фамилия (Барашкина, что являестя явной отсылкой ка Агнца Божьего). Имя главного героя в этом смысле не менее примечательно Лев Мышкин – это, в сущности, оксюморон. Однако имя Лев, говорящее о силе, и фамилия Мышкин, говорящая о слабости, вступают в удивительную синергию и несомненно остаются в рамках христианской топики. Одно из убедительных доказательств неслучайности выбора автором такого имени героя содержится в «Книге притчей Соломоновых», где сказано: «Горные мыши – народ слабый, но ставят домы свои на скале…» (30:26). Дополняются эти слова уже в Новом Завете, где мы неоднократно встречаем указание на скалу, как основание веры Христовой, например: «…мужу благоразумному, который построил свой дом на камне» (Мф. 7:24) или «… на сем камне я создам Церковь Мою» (Мф. 16:18). [1, с.68]

Разумеется, в заданном объёме исследования невозможно рассмотреть совокупность христианских реминисценций романа во всей полноте, однако представленного даже в столь малом исследовании достаточно, чтобы установить, что в романе содержится не догматическое изложение христианства, но скорее его керигматическая версия, которую и сам автор постигал отнюдь не на семинарийской скамье, а в самой своей жизни, полной противоречий, лишений и страстей.

ЛИТЕРАТУРА:

1. Альтман М.С. Достоевский: По вехам имён. Саратов. 1975. С. 68-70.
2. Горичева Т.М. О кенозисе русской литературы // Христианство и русская литература. СПб., 1994. С. 62-63.
3. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1974. Т.9. 528 с.
4. Котельников В.А. Кенозис как творческий мотив у Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. СПб., 1996. Т.13. С. 194-200.
5. Кураев Андрей, дьякон. Традиция. Догмат. Обряд: Апологетический очерк. М., 1995. С. 110.
6. Левина Л.А. Некающаяся Магдалина, или почему князь Мышкин не смог спасти Настасью Филипповну // Достоевский и мировая культура. СПб., 1994. Альм. №2. С. 99-118.
7. Лурье В.М. Догматика «религии любви»: Догматические представления позднего Достоевского // Христианство и русская литература. СПб., 1996. Сб. 2. С. 300-301.

Опубликовано: 27.05.2025