Задачи:

1. Донести до детей малоизвестные для них факты о голоде в блокадном Ленинграде, основанные на воспоминаниях очевидцев.
2. Воспитывать у детей бережное отношение к хлебу.
3. Популяризировать среди подрастающего поколения книгу А. Адамовича, Д. Гранина «Блокадная книга».
4. Пробудить в детях чувство сострадания и гордости за стойкость своего народа в период блокады Ленинграда и на протяжении всей Великой Отечественной войны.

Оборудование: сценарий, презентация, проектор, экран, «Блокадная книга» А. Адамовича, Д. Гранина.

 

Ход занятия:

Ученик:

Не поверилось в юности мне б,
Что увижу своими глазами —
На помойках валяется хлеб…
И не крошками, а кусками.

На помойках валяется хлеб.
Как мне к этому относиться?
Нет с продуктами больше проблем,
Сыт народ! Этим надо гордиться!

Хлеб валяется на помойках
Во дворах моего Ленинграда.
Мне смотреть на это спокойно
Не даёт память детства — блокада.

Сыт народ! Я гордиться бы стал,
Сыт народ — хорошо без сомненья.
Жаль, что сытый народ потерял
К хлебу трепетное уваженье.

Жить сытней ленинградец стал
В сорок пятом, а с сорок шестого
На столах хлеб бесплатный лежал
В ресторанах, кафе, столовых.

Можно было зайти присесть,
Взять стакан горячего чая
И бесплатно хлеба поесть,
Чувство голода утоляя.

Но и бедный, поев, и богатый
Недоеденный хлеб не бросали;
Как велось на Руси когда-то,
Крошки в рот с ладони ссыпали.

Хлеб, в помойках лежащий открыто
Для меня одно означает —
Память прошлого позабыта,
Память в сытости засыпает.

Миллион позабытых судеб.
Я смотрю, и берёт досада
На помойках валяется хлеб…
Значит — больше нет Ленинграда.

Горечь в душу вползает, друг.
Это чувствовать сердцем надо.
Всё ясней, всё живей Петербург.
И всё меньше в нём Ленинграда.

Е. Головчинер

 

Ведущий: － Добрый день, дорогие ребята! Мы решили начать наше мероприятие с этого трепетного стихотворения. Как вы думаете, почему?

Ведущий: － Мы сегодня поговорим с вами о тяжелейшем времени в истории нашей страны, блокаде города Ленинграда. И поможет нам в этом документальная книга Алеся Адамовича и Даниила Гранина «Блокадная книга», написанная по свидетельствам очевидцев. Кто, как не они, смогут так точно и правдиво описать все, что пришлось пережить жителям этого легендарного города.

«У этой правды есть адреса, номера телефонов, фамилии, имена. Она живет в ленинградских квартирах, часто с множеством дверных замков － надо только нажать нужную кнопку... Ожидавшая или не вашего посещения, вашего неожиданного интереса, она взглянет на вас женскими или неженскими, но обязательно немолодыми и обязательно взволнованно-оценивающими глазами («Кто?..Почему?..Зачем им это?») ... и скажет тоже почти обязательное: «Сколько лет прошло... Забывается все...».

Но ничто не забыто － эти в Ленинграде родившиеся же слова － звучат и как уверенность, и как надежда, просьба. Да, не забыто － разве может человек такое забыть, даже если бы и хотел, имел право!? Блокадники выдержали блокаду, они переносили ее изо дня в день, сохраняя человеческое достоинство.

Ученик:

Память

Ты мне верни, о память, эти дни —
холодные, голодные, — верни!
Верни тот город, сумрак ветровой,
адмиралтейский штык над головой,
шаг патрулей, и злую боль разлук,
и тишину, и метронома стук…

Ты возврати мне, память, ночи те —
прожектора в морозной высоте,
и гребни снежных крыш,
и мертвый свет
недвижных осветительных ракет,
когда, блокадным стянутый ремнем,
стоял мой гордый город под огнем.

Ты сохрани мне, память, навсегда
тот город — сгусток пламени и льда
тот город — слиток гнева и любви,
где жизнь кипела в стынущей крови.

…Как быстро время кануло! Исчез
сражений дым. Неспешно бьют часы…
Но время, как металл, имеет вес —
и годы можно бросить на весы!

А время, опалённое войной
в невиданной сплоченности сердец
в наполненности яростной, двойной —
оно весомей было, чем свинец.

Не зря, как хлеб, в молчанье ледяном
его так скупо мерил метроном.

С. Ботвинник

 

Ведущий: － И вот сегодня мы с вами пришли к очевидцам этих тягостных событий, чтобы узнать, запомнить, потому что время беспощадно уносит свидетелей, участников, тех, кто был, кто знал, кто видел... Если все это было на планете －тот блокадный смертельный голод, бессчетные смерти, муки матерей и детей, － то память об этом должна служить другим людям и десятилетия, и столетия спустя.

«Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли... －так гласила секретная директива 1-а 1601/41 немецкого военно-морского штаба «О будущности города Петербурга» от 22 сентября 1941 года. Далее следовало обоснование: ...После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта. Предложено тесно блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты... С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части населения этого большого города».

Этот документ напечатан в материалах Нюрнбергского процесса.

Указание это повторялось неоднократно. Так, 7 октября 1941 года в секретной директиве Верховного командования вооруженных сил было: «Фюрер снова решил, что капитуляция Ленинграда, а позже －Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником...»

Москва и Ленинград обрекались на полное уничтожение － вместе с жителями. С этого и должно было начаться широко то, что Гитлер имел в виду: «Разгромить русских как народ». То есть истребить, уничтожить как биологическое, географическое, историческое понятие.

Но подвиг ленинградцев вызван не угрозой уничтожения... Тут было другое: простое и непреложное желание защитить свой образ жизни. Мы не рабы, рабы не мы, мы должны были схватиться с фашизмом, стать на его пути, отстоять свободу, достоинство людей.

Вот в чем оправдание и смысл подвига Ленинграда, вот от чего ленинградцы и все наши люди спасали себя и человечество, от каких жертв и мук, ради чего шли на любые страдания, мучения... Кто-то должен был...

Чтобы оценить это, надо ощутить меру испытаний, вынесенных нашим народом.

 

Ученик: «Как-то мне задали такой вопрос, －пишет Александра Федоровна Соколова, －почему у вас столько медалей, в том числе и «За победу над Германией»? Вы же не были на фронте? Верно, не были, а видели и перенесли не меньше, чем на фронте: знаю на вкус каждую травинку, вкус торфа, военных ремней, что остались у меня от финской войны...»

Ученик: М.М. Хохлова писала: «В это блокадное время я думала, с каким чувством, если переживем, будем вспоминать страшное время. Я ни у кого не спрашивала, какие у кого чувства остались, но у меня осталось чувство гадливости, и очень долго это чувство держалось, сейчас уже стерлось, притупилось. Осталось у нас с мужем еще до сих пор чувство пережитого голода во рту. Он иногда говорит: «Есть не хочется, но горят зубы, это все блокада, будь она неладна!» И мне есть не хочется, но ноет язык».

Ученик: «У меня была еще такая мысль － навсегда записать тот день, когда я буду сыта» (Клавдия Петровна Дубровина).

Ученик: Врач Г.А.Самоварова вспоминала: «Съели всех кошек, съели всех собак, какие были. Умирали сначала мужчины, потому что мужчины мускулистые и у них мало жира. У женщин, маленьких даже, жировой подкладки больше. Но и женщины тоже умирали, хотя они все-таки были более стойкими. Люди превращались в каких-то, знаете ли, стариков, потому что уничтожался жировой слой, и, значит, все мышцы были видны и сосуды тоже. И все дряблые-дряблые были».

Ведущий: －Вале Мороз было в блокаду пятнадцать лет. Отец ушел в народное ополчение. Старшая сестра тоже хотела на фронт, ей это не удалось, она устроилась в военный госпиталь. В декабре 1941 года умер отец, через два месяца сестра, в конце марта мать. Валя осталась одна. Ей помогли устроиться на завод учеником токаря. Она делала детали для снарядных стабилизаторов. Она работала всю блокаду.

Надо понять слово «работала» в его тогдашнем значении. Каждое движение происходило замедленно. Медленно поднимались руки, медленно шевелились пальцы. Никто не бегал, ходили медленно, с трудом поднимали ногу.

Ученик: «Примерно такое ощущение, что ногу не поднять. Понимаете ли? Вот такое ощущение, когда на какую-то ступеньку ногу надо поставить, а она ватная. Вот так во сне бывает: ты вроде готов побежать, а ноги не бегут. Или ты хочешь кричать － нет голоса.

Я помню чувство, когда нужно было переставлять ноги, когда надо было на ступеньку поставить, в какое-то мгновение нога у тебя не срабатывает, она тебе не подчиняется, ты можешь упасть. Но потом все-таки хватило сил, как-то поднималась».

Ведущий: －Блокадную квартиру нельзя изобразить ни в одном музее, ни в каком макете или панораме, так же как нельзя изобразить мороз, тоску, голод...

Сами блокадники, вспоминая, отмечают разбитые окна, распиленную на дрова мебель －наиболее резкое, необычное. Но тогда по-настоящему вид квартиры поражал лишь детей и приезжих, пришедших с фронта. Как это было, например, с Владимиром Яковлевичем Александровым:

Ученик: «－Вы стучите долго-долго – ничего не слышно. И у вас уже полное впечатление, что там все умерли. Потом начинается какое-то шарканье, открывается дверь. В квартире, где температура равна температуре окружающей среды, появляется замотанное, бог знает, во что существо. Вы вручаете ему пакетик с какими-нибудь сухарями, галетами или чем-нибудь еще. И что поражало? Отсутствие эмоционального всплеска.

－ И даже если продукты?

－ Даже продукты. Ведь у многих голодающих уже была атрофия аппетита».

Ведущий: ...Там, на фронте, думали, что эти ложки пшена, сухари, которые сберегали, откладывали от своего скудного пайка, будут встречены с восторгом, а их принимали порой вот так, уже безразлично...

В конце войны Алексея Дмитриевича Беззубова, широко-образованного пищевика, с большим опытом работы, откомандировали в Германию и назначили начальником научно-технического отдела пищевой промышленности, где судьба свела его с таким крупным специалистом, как профессор Цигельмайер, который считался одним из ведущих ученых в области питания. В ходе их беседы выяснилось, что во время войны он консультировал гитлеровский Генеральный штаб. Цигельмайер обдумывал и советовал, как следует делать, чтобы скорее уморить городом Ленинград. Он вычислял, сколько может продлиться блокада при существующем рационе, когда люди начнут умирать, как будет происходить умирание, в какие сроки они все вымрут. Ленинград должен был быть уничтожен почти научно-обоснованным методом.

Ученик: «Цигельмайер рассказывал мне, что они точно знали, сколько у нас осталось продовольствия, знали, сколько людей в Ленинграде. Правда, он сделал ошибку, я потом ему сказал, что у нас положение было еще тяжелее: «Вы не учли, сколько с армией пришло населения из Ленинградской, Новгородской и других областей». Цигельмайер изумлялся и все меня спрашивал: «Как же вы выдержали?! Как вы выдержали?! Как вы могли? Это совершенно невозможно! Я писал справку, что люди на таком пайке физически не могут жить. И поэтому не следует рисковать немецкими солдатами. Ленинградцы сами умрут, только не надо выпускать ни одного человека через фронт. Пускай их останется там больше, тогда они скорее умрут, и мы войдем в город совершенно свободно, не потеряем ни одного немецкого солдата». Потом он говорил: «Я все-таки старый пищевик. Я не понимаю, что за чудо у вас там произошло?»

Ведущий: －Алексей Дмитриевич мог бы многое рассказать про свою работу. Витаминному институту, где он заведовал химико-технологическим отделением, поручили руководить изготовлением хвойной настойки, чтобы как-то предупредить авитаминоз среди населения. Вместе со своими сотрудниками А. Д. Беззубов составил инструкцию, как делать антицинготную хвойную настойку в промышленных условиях, как делать ее дома, как витаминизировать этой настойкой продукты. Тут же он изучал, как использовать в госпиталях и больницах проросший горох.

Для борьбы с обморожением они искали способы получения каротина.

В начале января 1942 года в городе начались заболевания пеллагрой. Надо было раздобыть никотиновую кислоту － витамин РР. На чердаках и в вентиляционных трубах табачных фабрик собирали табачную пыль. Из нее извлекали никотиновую кислоту.

Он бы мог рассказать Цигельмайеру, как учились лечить алиментарную дистрофию. Наиболее эффективными оказались препараты белковые и витаминные, полноценным белком были казеин, дрожжи, альбумин. Беззубов помогал организовать доставку казеина в Ленинград. А еще раньше он сумел использовать остатки горелого сахара на Бадаевских складах. Знаменитый этот сахар, растопленный огнем, залитый водой пожарных брандспойтов, смешанный с землей, песком. Вот его-то извлекли десятки тонн. Это были глыбы черной сладкой земли; их Беззубов придумал промывать сверху водой и перерабатывать на кондитерской фабрике, где до войны он работал главным инженером. Из этого черного творога, который долго еще продолжали копать ленинградцы на горелом пустыре, стали производить леденцовую карамель.

Отдел Беззубова изучал, сколько каротина и витаминов содержат одуванчики, крапива, лебеда, что из них можно приготовлять...

Жители Ленинграда должны, обязаны были умереть, а они продолжали жить, они двигались, они даже работали, нарушая незыблемые законы науки.

Ученик: «В перечне блокадной еды всякое можно найти － конопляные зерна от птичьего корма, и самих канареек, и дроздов, и попугаев, собирали мучной клей от обоев, извлекали его из переплетов, вываривали приводные ремни, ели кошек, собак, ворон, потребляли всякого рода технические масла, использовали олифу, лекарства, специи, вазелин, глицерин, всевозможные отходы растительного сырья. Список этот длинный, удивительный по своей изобретательности, даже по изощренности, с какой испытывалось на съедобность все окружающее. Например, одна женщина разрезала, сварила и съела шубу из сусликового меха» (из рассказа Степанчук М.Г.)

 

 

Ученик:

Сотый день

Вместо супа – бурда из столярного клея,
Вместо чая – заварка сосновой хвои.
Это б всё ничего, только руки немеют,
Только ноги становятся вдруг не твои.
Только сердце внезапно сожмётся, как ёжик,
И глухие удары пойдут невпопад…
Сердце! Надо стучать, если даже не можешь.
Не смолкай! Ведь на наших сердцах – Ленинград.
Бейся, сердце! Стучи, несмотря на усталость,
Слышишь: город клянётся, что враг не пройдёт!
…Сотый день догорал. Как потом оказалось,
Впереди оставалось ещё восемьсот.

 

Ведущий: －Сначала видели только убитых бомбами, снарядами. Потом стали появляться убитые голодом. Их какое-то время не то, что не замечали － боялись понять до конца, что это означает, что надвигается на город.

Ученик:

Блокадница

Война, блокада, санный путь,
Бредет старуха за водицей.
Шаль прикрывает плат и грудь.
А взгляд ночами этот снится.
Дорога длинная к Неве –
Полжизни прямо и обратно.
Все предоставлено судьбе,
И добредет ли непонятно.
Слеза от холода бежит,
По изможденной черной коже.
Она голодна, не спешит,
Быстрей она уже не может.
Ведет тропинка через мост,
Чернеет трупик из сугроба.
Для многих здесь такой погост,
А вон и два! Замерзли оба.
А дома холод, пустота…
В буржуйке дотлевает пепел.
Сгорела мебель. Нищета.
Лишь лик вождя все так же светел.
А завтра хлебушка дадут,
Но добредет ли, я не знаю,
Но знаю, выстоят! Сомнут, –
Фашистов эту злую стаю!

 

Ведущий: － Постепенно смерть в городе стала повседневностью. Советские солдаты, моряки, сами полуголодные, бились, истекали кровью на «Невском пятачке», рвались к железной дороге, которая обеспечивала бы Ленинграду полнокровное снабжение, вернула бы силу голодающим, истощенным людям, сохранила бы им жизнь. Ледяная дорога через Ладогу, открывшаяся в конце ноября, в декабре стала давать какие-то продукты и надежду. Снова появилась возможность эвакуировать ленинградцев, хотя для людей истощенных, больных маршрут был тяжелейший, и многие погибали по пути к жизни, даже вырвавшись за кольцо. Вплоть до лета 1942 года голод косил людей, даже когда стало полегче: у многих слишком далеко зашла дистрофия.

Ведущий: － Голодная смерть косила людей. Весь мир знает историю семьи 11-летней ленинградской девочки Тани Савичевой. Кто же они, Савичевы, жившие на 2-ой линии Васильевского острова в доме № 13? Это была обычная большая ленинградская семья. Женя, старшая сестра Тани, работала в конструкторском бюро на Невском машиностроительном заводе. Лека, то есть Леонид, брат Тани, работал строгальщиком на судостроительном заводе. Дядя Вася и дядя Леша, братья Таниного отца, работали в книжном магазине. Мать Тани Мария Игнатьевна и бабушка Евдокия Григорьевна домовничали. Большая дружная семья Савичевых погибла на Васильевском острове. Блокада отняла у девочки родных и сделала сиротой. Об этом стало известно из дневника, который вела Таня Савичева.

«Женя умерла 28 декабря в 12.00 ч. утра 1941 года»

«Бабушка умерла 25 января в 3 ч. дня 1942 года»

«Лека умер 17 марта в 5 ч. утра 1942 года»

«Дядя Вася умер в 2 ч. ночи 14 апреля 1942 года»

«Дядя Леша умер 10 мая в 4 ч. дня 1942 года»

«Мама умерла 13 мая в 7 ч. 30 мин. утра 1942 года»

«Савичевы умерли»

«Умерли все»

«Осталась одна Таня»

При первой же возможности Таню Савичеву вывезли с детским домом в Горьковскую область. Но истощение и стресс сломали ее, и она вскоре умерла. 19 мая на могиле Тани был поставлен памятник. В школе №35 города Санкт-Петербурга, где до войны она училась, открыт посвященный ей музей.

Ведущий: －Уже с 1944 года, со дня снятия блокады, когда выставку обороны Ленинграда стали переделывать в Музей обороны, начался, по сути, правдивый, впечатляющий рассказ о героизме девятисот дней. Один из создателей музея, Василий Пантелеймонович Ковалев, наизусть помнит все экспонаты, он рассказывает так, словно ведет нас из зала в зал: вот зал авиации с бомбардировщиком, который первым бомбил Берлин в сорок первом году, а вот в зале артиллерии миномет братьев Шумовых, дальше — несколько залов партизанского движения…

Ученик: «Был там и дневник Тани Савичевой, тот самый, который выставлен ныне в центре мемориала Пискаревского кладбища. Записки девочки стали одним из грозных обвинений фашизму, одним из символов блокады. Дневник имеет свою историю. «Принес его Лев Львович Раков, директор музея, — рассказывал В. Ковалев. — Эта маленькая книжка производила невероятное впечатление. Зал, в котором она была, отличался особенным оформлением: потолок был сделан в виде палатки, были колонны, изображающие лед, и при входе в зал была витрина, покрытая как бы изморозью. За этой витриной стояли весы и на весах лежало 125 граммов хлеба, а напротив была витрина, в которой был сосредоточен материал по пайкам, которые выдавались ленинградцам. Паек все уменьшался, уменьшался, дошел до 125 граммов, потом, с открытием «Дороги жизни», начал возрастать. Посреди музея стояла витрина из старого музея Ленинграда, с одной стороны лежал дневник Тани Савичевой, синим карандашом написанный, с другой стороны лежали ордена погибших в блокаду, в том числе лежали документы погибшего молодого человека. А перед этим залом был зал снайперский.

Я помню, как стояла леди Черчилль у этого экспоната — дневника Савичевой, стояла около витрины, и на глазах были слезы, когда ей перевели содержание. Стоял у этой книжки Эйзенхауэр. Он был в музее вместе с Жуковым. Буденный долго стоял, Калинин...»

Ведущий: －Настоящей трагедией была потеря карточек. Особенно если в начале месяца и особенно если карточек лишалась вся семья. Потерявший их мог считать себя убийцей всей семьи.

Ученик: «Я крикнула так, что остановился трамвай», — вспоминает Анна Викторовна Кузьмина. － Рука вернулась к карману, а там — ни кармана, ни карточек… Крик был такой, что остановился трамвай, подошла какая-то женщина, предложила ехать с нею. Она-то, незнакомая женщина из столовой, и подкормила четырнадцатилетнюю меня, мою сестренку и мать несколько критических дней какими-то остатками щей, какими-то крохами».

Ведущий: － Отдельно хочется вспомнить ленинградских детей.

Ученик:

Дети блокады

Их теперь совсем немного –
Тех, кто пережил блокаду,
Кто у самого порога
Побывал к земному аду.
Были это дети просто,
Лишь мечтавшие о хлебе,
Дети маленького роста,
А душой почти на небе.
Каждый час грозил им смертью,
Каждый день был в сотню лет,
И за это лихолетье
Им положен Целый Свет.
Целый Свет всего, что можно,
И всего, чего нельзя.
Только будем осторожней –
Не расплещем память зря.
Память у людей конечна –
Так устроен человек,
Но ТАКОЕ надо вечно
Не забыть. Из века в век!

Л. Зазерский

Ведущий: －«Ленинградские дети»… Когда звучали эти слова — на Урале и за Уралом, в Ташкенте и в Куйбышеве, в Алма-Ате и во Фрунзе, — у человека сжималось сердце. Всем, особенно детям, принесла горе война. Но на этих обрушилось столько, что каждый с невольным чувством вины искал, чтобы хоть что-то снять с их детских плеч, души, переложить на себя. Это звучало как пароль — «ленинградские дети»! И навстречу бросался каждый в любом уголке нашей земли… До какого-то момента они были как все дети, оставались веселыми, изобретательными. Играли осколками снарядов, коллекционировали их (как до войны коллекционировали марки или бумажки от съеденных конфет). Убегали, прорывались на передовую, благо фронт рядом, рукой подать. Азартно закидывали песком в своем дворе немецкие зажигалки, словно это новогодние шутихи.

А потом они становились самыми тихими на земле детьми. Ленинградские дети разучились в ту зиму шалить. И даже смеяться, улыбаться разучились, так же как их мамы и бабушки и так же как их первыми умиравшие отцы, дедушки…

Ученик: «— Помню, как стояла за хлебом, — говорит, но грустно смотрит куда-то глубоко в себя, на ту блокадную тринадцатилетнюю Галю, певица Ленинградской академической капеллы Галина Александровна Марченко. — У нас был такой большой двор, и нужно было стороной как-то обойти домика полтора, и там была булочная. Я помню, мы стояли в очереди с вечера, стояли сутками, напяливали на себя абсолютно все. А мама не могла, в общем-то, двигаться, она скорей как-то ослабла. Она все время грела мне кирпичи, у нас на «буржуечке» всегда лежали кирпичики, два или три. Я устраивала себе на грудь теплый кирпич, чтобы согреваться. Помню — замерзну, приползу домой, мне дадут другой кирпич, и я опять, у меня сил было больше, уползаю вместе с кирпичом. Помню, что мама меня просто обогревала этими кирпичами. Ну, в конце концов я получала своим по сто двадцать пять граммов хлеба и возвращалась домой.

— Бывало, чтобы вы смеялись?

— Мы не смеялись, в общем, я не помню такого случая. Мы вообще не разговаривали, потому что просто, сил не было. Нет, не могу вспомнить, чтобы я смеялась. Я все время ходила с карточками, потому что мама боялась потерять их: ведь это же смерть.

— А вы плакали?

— Нет, и плакать не плакали, просто уже было какое-то безразличие. Мы уже не спускались в бомбоубежище, а просто закрывались у себя дома и никуда не ходили.

— Вот нам рассказывала одна женщина, как он впервые после всего пережитого улыбнулась и как сам удивилась этому забытому мышечному движению. Вы не помните свою первую улыбку?

— Про улыбку я не помню. По-моему, я улыбнулась уже тогда, когда мы уехали в эвакуацию. Может быть, раньше. Нет, когда мы были уже в Жихареве».

Ведущий: －В первую блокадную зиму в городе работало 39 школ. Местом учёбы стали и некоторые бомбоубежища. В жутких условиях, когда не хватало еды, воды, дров, тепла и одежды, многие ленинградские дети учились. Многие шатались от голода, сильно болели. Случалось, что ученики умирали － не только дома, на улице по дороге в школу, но и прямо в классе.

Ленинградские мальчишки и девчонки создавали тимуровские команды и помогали взрослым в борьбе против фашистов. Они дежурили на крышах и тушили зажигательные бомбы. Они работали в госпиталях: мыли полы, кормили раненых, давали им лекарства. Они обходили квартиры, помогали ослабевшим от голода ленинградцам выкупать хлеб по хлебным карточкам, приносили им воду с Невы и дрова. В двенадцать-пятнадцать лет они становились станочниками, сборщиками, выпускали боеприпасы и оружие для фронта. Они рыли окопы и работали на первых ленинградских огородах. А ведь сами они едва держались на ногах от голода.

Ведущий: － Фашисты постоянно атаковали и обстреливали Ленинград. С суши, с моря, с воздуха. Бросали на город даже морские мины. Фашисты думали, что голодные, мёрзнущие люди перессорятся между собой из-за куска хлеба, из-за полена дров, перестанут защищать город и, в конце концов, сдадутся. Но гитлеровцы просчитались. Люди, переживающие блокаду, не потеряли человечности, доверия и уважения друг к другу.

Ведущий: － 27 января 1944 года блокада Ленинграда была окончательно снята. Город праздновал своё освобождение.

Выстоял Ленинград. Не взяли его фашисты. Сотни юных ленинградцев были награждены орденами, тысячи – медалями « За оборону Ленинграда», медалями жителю блокадного Ленинграда.

За своё освобождение Ленинград заплатил дорогой ценой. 650 тысяч ленинградцев погибло от голода. Более 500 тысяч солдат погибли под Ленинградом, защищая город и участвуя в прорыве блокады.

Ведущий: －Пискарёвское кладбище в Ленинграде －огромный мемориальный памятник. В вечном молчании, высоко-высоко поднялась здесь фигура скорбящей женщины. Кругом цветы. И как клятва, как боль, слова на граните: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Ведущий: － Никто из блокадников про себя не думает: мы совершили подвиг, проявили геройство. Нет. Но спустя десятилетия для некоторых тяжкие годы эти стали как бы оправданием жизни, знаком гражданской доблести, мерой соучастия в Победе. Чувство это сродни тому самому чувству, какое есть у солдата Великой Отечественной войны. И еще есть у блокадников знание беспредельных возможностей человека, в том числе и своих возможностей, уважение к себе. Конечно, много противоречивого возбуждает каждое прикосновение к прошлому, у каждого свое; ужас и печаль, стыд и красота, отвращение и любовь — все смешалось столь плотно, что иногда нет сил отщепить какое-либо одно чувство.

Ученик:

27 января — День памяти блокадного Ленинграда

Мне повезло, я позже родилась,
Не надо мной в осколки небо рвалось,
Когда земля под взрывами тряслась,
Не я в бомбоубежище кидалась.

Не мне ночами снился теплый хлеб,
Сводя с ума до судорог голодных,
И не за мной тянулся санок след
До ямы той, где хоронили мертвых.

Писала на листочках свой дневник
Не я ручонкой, скованной страданьем,
Где сохранился этот детский крик —
«Все умерли. Одна осталась Таня».

Так почему же, в сытости, в тепле
Меня тревожит эта боль чужая
Отдавших жизнь за то, чтоб на Земле
Под этим небом я была — живая?

Какую жертву надо принести,
Какую цену заплатить — не знаю,
Чтоб девочку голодную спасти,
Хоть коркой хлеба удержать у края?!

Отсчитывает время метроном,
Он будит мир минутами молчанья...
— Не допусти беды в свой светлый дом,
Не допусти! — я слышу голос Тани...

О. Аникеева

Ведущий: － Давайте почтим светлую память жителей Ленинграда, отстоявших его и не доживших до наших дней, минутой молчания.

Список литературы:

Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга /Алесь Адамович, Даниил Гранин. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2021. – 672с.+ вкл.(16 с.). – (Русская литература. Большие книги). ISBN 978-5-389-18127-4